На другой день он пришел к этому месту, надеясь найти что-либо из вещей браконьера и таким путем опознать. Ничего не нашел. Но след в камышах и в грязи браконьер оставил знатный. Видно было, что с испугу он зарылся в болото по самые ноздри и вряд ли ему захочется повторить такую охоту.
Есть среди браконьеров отчаянные головы, но и они трусят перед Корнеевичем. Он же страха не имет, его ничем не остановишь и не подкупишь. Друг ты, сват, брат, никому нет пощады на подлом деле...
Когда в назначенное время я пришел к его небольшому, аккуратно выбеленному дому, Федор Корнеевич работал в огороде срезал ботву с бураков. Примерно треть огорода у него была засажена бураками, были они прямо-таки необыкновенные глыбами распирали землю. А ботва, сочная, темно-зеленая, была хозяину чуть не по пояс. Он носил ее охапками и засовывал в кроличьи клетки, стоявшие на подпорках с краю огорода. Тут же у клеток хрумкал зеленью и давешний гнедой конек.
— Молодец, точно пришел, сказал Федор Корнеевич и воткнул нож в стенку крольчатника.
Потом снял с забора седло и водрузил коню на спину.
— Понимаешь, проговорил он, затягивая подпругу, наш пастух-парнишка попросил меня после обеда его подменить: ему в военкомат надо позарез. Ну, а нам с тобой не все ли равно, где беседовать? Так что ты, дорогой товарищ, шмаляй на Казантип во~о~он по той дорожке, что за скалу вильнула, видишь? А я тебя на Ваське догоню. Там наши коровы пасутся.
Что ж, пошел я на гору.

Вышел наверх, смотрю — коровы беспризорные, все разбрелись. Одни щиплют траву в скалах у самого низа,, другие пасутся на гребне, а третьи спустились с гребня к озимым в котловину, и двое или трое уже вовсю пошли нахватывать зеленя. «Куда полезли, а ну геть!» — закричал я, припомнив детство, и помчался наперерез. Тут и Корнеевич вымахнул на своем гнедом коньке, тоже заорал страшным голосом: «Так их, гадов, переймай, переймай!». Ударил плеткой коня и поскакал заворачивать самых дальних. Довольно долго мы с Федором Корнеевичем собирали в кучу непослушных коров. Наконец согнали их между скал, на логу, где еще кустилась неплохая, не тронутая пожаром трава, и он сошел с коня, бросил пиджак под камень.
— Садись!... Ну, на чем же мы с тобой остановились? Я уморился, дышал тяжело.
— Погодите... Дайте передохнуть. Вы прямо как Чапаев летаете... Сколько вам лет, Федор Корнеевич?
— Семьдесят семь. — Семьдесят семь?!
— Ага, совсем молодой! — Он засмеялся и, приподняв кепочку, провел пятернею по густым белым волосам. Очки у меня только подкачали, а так еще парень хоть куда!

Он шутил, но маленько и гордился собою. Да и вправду красивый был старик. Нос, рот, подбородок, все прямых, твердых очертаний, без старческой рыхлости и мелких морщин. Глаза под стеклами очков еще не потеряли синевы и задора и кажутся куда моложе, чем поколотые и треснувшие очки.
Мы сидели под камнем на пригреве, а вдали, за малиновым ковром солончаков, расстилавшихся по низине, совсем на таком расстоянии игрушечные, словно составленные детьми из мелких кубиков, видны были дома нового города. Там жучками сновали «камазы», и всякий раз, вывертывая из-за девятиэтажки на кольцевую дорогу, машина всблескивала ветровым стеклом.
О новостройке у нас и пошел главный разговор.


Гостиницы : Дома : Квартиры : Вернуться на Главную : Панорамы Гурзуфа : Фотографии Гурзуфа : Обсудить в форуме : Новости : Цены на жильё