Мне хотелось узнать, как Федор Корнеевич к ней относится, что от нее ожидает. Полагает ли он, что казантипская природа выживет и сохранится в соседстве с новым городом и атомной станцией или ничего хорошего от такого соседства не ждет?
Не торопя с ответом, я рассказал, какие мнения уже довелось выслушать. Одни так отвечали: «А что, мое мнение разве чего-нибудь изменит? Стройка уже на ходу! Поживем, увидим, куда оно повернет — к лучшему или худшему». Другие удивлялись: «А чего тут губить? Тут губить уже нечего, все давно погублено». У третьих же не было никаких сомнений и страхов. Они говорили: «Дай бог здоровья этому строительству, хоть в люди выйдем из своего захолустья. А природа — что ж, лес рубят — щепки летят!»
Рассказал я Федору Корнеевичу и про то, как нарвался в общежитии стройки на одного сердитого коман-дировочного инженера. Он считал все эти разговоры о сохранении природы дурацкой и даже вредной модой и привел «наглядный» пример: вот, был уже готовый прекрасный проект города в лесу, на казантипской сто-роне, а защитники природы поднялись на дыбы, застонали, заскулили, и теперь город строится на другом месте, на таком, которое потребует у государства не один миллион рублей дополнительных ассигнований. Лесу же тому — три копейки красная цена. Не понимают люди, в какой век живут, лопочут о какой-то ерунде!

Федор Корнеевич слушал и нервно ухмылялся, менял позу, постукивал плеткой по сапогу. Потом спросил:
— Молодой инженер? В кожанке? Ну, ну! Знаю. Он тут носится, как угорелый Боюсь я таких! С ним не поговоришь, вмиг обрежет, Ему все ясно. Ты только рот раскрыл, а он тебе: давай, батя, скорей телись, конкретно, конкретно! Ну, да ладно, ее такие здесь погоду делают... Ты хочешь знать мое мнение? Скажу. С тем, что эта новь окончательно загубит казантипскую природу, я не согласен. Совсем наоборот! На них-то у меня теперь все надежды, на станцию, на новый город. Да, именно... Ты постой, постой!
Видя, как меня озадачили и насторожили эти слова, он поднял ладонь.

— Ты высказался, теперь дай я выскажусь. Ясное дело, при такой большой стройке быть того не может, чтобы ничего не пострадало. Семья дом ставит и то, гля¬дишь, какого-нибудь подземного ховрашку-сусличка задавят или муравейник разорят. А тут вон чего творится! Порой гляну на какой-нибудь трактор-тягач, как он живую землю скребет, выворачивает, ей-богу, аж отвернуть не могу смотреть. Беда! Но главная для наших мест не эта беда. Первая наша беда и первое несчастье в колесах, в той прорве машин, которые жмут на Казан тип со всего света. Глянь, что делается! Живого места нет на Казантипе, все перехлестнуто дорогами! Где только можно проехать, там и едут, куст не куст, дави его, лишь бы пристроить в удобном месте свою драгоценную машину. Что тут может сохраниться? Какие бы они добряки ей были, эти, которые на колесах, они в первую очередь пекутся о машине. Пеший человек, если и шкодливый, все-таки откровенно нарушать порядок опасается, а ну как догонят да по шее дадут или оштрафуют! Потом, пеший, он почти всегда из каких-нибудь ближних мест, и Казантип ему дорог, как свой.

А турист на колесах уже повидал всякое, сегодня у него перед глазами одно, завтра другое. Страна большая, не может он каждому новому месту дарить но куску своей души, невозможное это дело, не получится, да и души той у него осталось с гулькин нос. Вот, к примеру, решил он остановиться .с ночевкой, порыбалить. Как тут обойтись без костра? «Сходи, корешок, пошарь чего-нибудь на топливо». И корешок идет, доламывает кусты, выкручивает из корней последние живые ветки. Сырые? Ничего. Бензином плеснуть загорятся. Ты говоришь, пятнадцать лет назад , ходил по этим местам? Ты должен помнить, какие здесь по лощинкам были заросли и зеленые буераки. Где они? Ничего нет. Голо, как на коленке. А сколько было птицы! Огарь-утка, редчайшая, видел ты ее когда-нибудь? Красно-коричневой масти, большая, чуть не с гуся величиной, она в наших скалах гнездилась, это ее родина. Шабаш, нет огари. Только в Астанинские плавни, говорят, когда никогда залетает... А галагаз куда подевался? Красавец галагаз, белый, с коричневой полосой на груди» Его же на Акташе было видимо-невидимо. Голуби-аламаны — те еще, правда, кое-где в скалах держатся. Но и голубей стало в последнее время много меньше. Дерут их нещадно, особенно в пору, когда вылупливаются птенцы.


Гостиницы : Дома : Квартиры : Вернуться на Главную : Панорамы Гурзуфа : Фотографии Гурзуфа : Обсудить в форуме : Новости : Цены на жильё